.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
TARTARUS, MYTHOLOGY▲▼▲▼▲▼▲▼▲▼▲▼Тартар, Мифология
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

»Ищу самого обаятельного и привлекательного деда во всём мифологическом касте) Тролля, трикстера и точно не девственника, но точно красавчика!
Дорогой дедушка, что о тебе сказать, кроме написанного выше? Первое, ты - тихушник 80 лвл (лучше Аида, но ты не говори, что это я сказала!), настолько, что о тебе и мифов нет. Но это не значит, что ты в них не участвовал. Сильно подозреваю, что половину движухи в Элладе затеял именно ты, и только потом сделал Зевса и остальных крайними. Нужно же как-то пополнять коллекцию родственников?
Ещё ты у нас домосед, из серии "уж лучше вы к нам". Кого только внутри тебя-Бездны нет! Племянники, дети, братья, сёстры, внуки... Периодически ты их всех, ну, или малыми группами, выпускаешь в мир, чисто ради лузлов, ну, и дать детишкам подышать воздухом. Что и говорить, ты очень заботливый дедушка с отменным чувством юмора, основа которого простая истина - все там будем. И там - в смысле у тебя.
Обожаешь кулинарию (кто бы ещё мог создать такой вкусный соус и назвать его твоим именем?), дам прекрасных (и не очень, главное, чтобы с ними было интересно), мудрых мужей (можно не слишком, см. пункт про дам) и приключения на свои... разноцветные глаза.  В целом, ты у нас личность необычайная, любознательная и хаотичная донельзя, но тебе позволительно, поскольку ты - его сын. В смысле, Хаоса.
Ты - не титан и не божество, а сущность их древнее и могущественнее, одно из самых сильных во всех вариациях Вселенной. Ты - бездна, с которой всё началось и которой всё закончится.
Ну а пока этого не произошло, у тебя есть целая вечность, чтобы хорошенько поразвлечься! А почему бы и нет? У тебя столько родственников, как минимум пара веков уйдёт на то, чтобы всех их навестить! Ну, и попутно наплодить новых.
Короче, дедуль, давай к нам. Каст Мифологии нужно хорошенько тряхнуть, и ты умеешь это делать как никто!
________________________
▲ MEET ME ON UNIROLE ▼

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
HUGO STRANGE, GOTHAM▲▼▲▼▲▼▲▼▲▼▲▼Хьюго Стрейндж, Готэм
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

» Аркхэм — лечебница для душевнобольных преступников. Какой у нее должен быть директор? Разумеется, тоже ненормальный. Точнее, для обычных обывателей, профессор Стрейндж вряд ли отличается чем-то необычным, но у него есть тайна. Помимо того, что он пытается лечить психов (и ведь некоторых даже удается!), он даже занимается экспериментами в Индиан Хилл, куда ведет из Аркхэма потайной коридор.
Хьюго Стрейндж экспериментирует с известными мертвецами, которых забирает из городского морга (наверняка за большие деньги, а как иначе-то?), что-то мутит с генетикой, и пытается их воскрешать. И у него это получается! Сначала это было ненадолго. Потом — бывшие трупы полностью утрачивали память. Что с этим делать, он сначала не представлял. Но потом — лепил им легенды и новую жизнь, которые они радостно принимали за чистую монету. Так Тео Галлаван стал Азраилом (до того момента, как Пингвин и Бутч Гилзин распылили его базукой на атомы, разумеется), Бриджит Пайк — Светлячном (но потом все вспомнила). А также, Стрейдж помог Виктору Фрайсу сохранить его жизнь. Но с побочным эффектом — тот может жить только при минусовой температуре, и получил в подарок от профессора специальный костюм.
А главной своей удачей в попытке оживлять мертвых Хьюго считает Фиш Муни. Потому что она помнила все. И потом помог ей ужиться с новыми способностями.
Ах, да. Он работает на Суд Сов.
________________________
▲ MEET ME ON UNIROLE ▼

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
KAYLEE FRYE, FIREFLY▲▼▲▼▲▼▲▼▲▼▲▼Кейуиннит Ли «Кейли» Фрай, Светлячок
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

» Жизнерадостная девушка, главный (и единственный) механик на борту «Серенити». У нее нет специального образования или подготовки, но она удерживает «Серенити» в рабочем состоянии благодаря интуитивному дару разбираться в работе различных механизмов.
Следы присутствия Кейли и ее личности видны на корабле невооруженным глазом, начиная от цветных узоров на стенах кают-компании и заканчивая табличкой на двери ее каюты. Кейли — душа корабля: если Кейли во что-то верит, значит, оно непременно сбудется. Она не может не расположить к себе с первого же знакомства, постоянно стремится узнать что-то новое, и, как показала одна из серий, любит пышные платья.
________________________
▲ MEET ME ON UNIROLE ▼

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
KRAGLIN OBFONTERI, MARVEL▲▼▲▼▲▼▲▼▲▼▲▼Краглин Обфонтери, Марвел
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

»О ранней жизни Краглина Обфонтери мало сведений, а если быть точней, то неизвестно вообще. Однако мы знаем, что он родился на Ксандаре, а в последствии присоединился к Опустошителям и стал первым помощником капитана одного из кланов Опустошителей.
Краглин помогал Йонду в поисках Питера Квилла, когда тот предал Опустошителей и скрылся вместе со Сферой. Позже они-таки поймали Квилла и остальных Стражей Галактики, и Йонду решил помочь им победить Ронана, спасти Ксандар и вернуть Сферу. Краглин последовал за своим лидером. Вместе с другими Опустошителями Краглин участвовал в обороне Ксандара.
И видать, где-то после этих событий, Краглин решил, что капитан размяк, начались какие-то сомнения. А потом кое-кто (не будем показывать пальцем), случайно начал бунт. Но смог-таки одуматься, вот тут хвалю.

На игры планов хватает, серьезно. Попадем в пару десятков приключений, прикинем, как выкинуть терранца за борт, а потом все равно передумаем, скатаемся на твою малую родину — ну а остальное спойлеры, расскажу, как придешь.
________________________
▲ MEET ME ON UNIROLE ▼

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
GARONA HALFORCEN, WORLD OF WARCRAFT▲▼▲▼▲▼▲▼▲▼▲▼Гарона Полуорчиха, Мир Варкрафта
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

»Гарона, «проклятая». Увы, ты – героиня печальной пьесы, и сердце любого, кто узнает твою историю, наполнится печалью. Может быть, даже, твои сородичей по клыкастой линии, которые презирают слабость, да? Гарона, Гарона, обреченная с самого рождения, но желающая жить. Ты обладаешь не просто въедливым умом – ты вгрызаешься им во все, что познаешь, потому что знание – сила, правда, Гарона?
Но, увы, не воля. Не в твоем случае.
Исковерканная, проклятая, подчиненная. Сколько раз приходилось ломать себя, сколько раз выживать? У тебя не было иного пути, - «но это не оправдание» - шепчешь ты, глубоко сожалея о каждой отнятой тобой жизни. Или нет? или не совсем? или не всегда?
Гарона, ответь уже себе, все-таки.
«Мне приказали», - ты не оправдываешься, ты просто объясняешь, а мы смотрим на тело своего короля. «Мне приказали», - а я зажимаю кровоточащую рану и матерюсь про себя за нерасторопность и неведомо кому молюсь на свою удачу.
Гарона, я видел твои глаза, и я знаю странного мальчишку, что растет в далекой лесной глуши. Кажется, мы оба знаем его.
И, кажется, мы оба знаем, что он может. Не беспокойся! – мы его защитим.
Может быть даже, от него самого. И ты, Гарона, возможно, примиришься с собой.
Я не сказал бы, что ты ни в чем не виновата.
Но шанс все исправить у тебя, определённо, есть.
________________________
▲ MEET ME ON UNIROLE ▼

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
CLAIRE MATTISON, CHERNOBYL: EXCLUSION ZONE▲▼▲▼▲▼▲▼▲▼▲▼Клэр Мэттисон, Чернобыль: Зона отчуждения
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

» Разжав ладонь, я выпустила птицу
в осеннем парке, полном тишины,
и отперла душе своей темницу:
— Лети на все четыре стороны!
Ещё не веря в то, что совершилось,
растерянная, робкая ещё,
она взлетела к небу, покружилась
и опустилась на твоё плечо.

Клэр родилась в маленьком городке Ласби, что в округе Калверт, на самом юге штата Мэриленд, в сентябре 1956 года. Её мать, Бетти, ещё совсем молодая миловидная женщина, была счастлива появлению на свет долгожданной дочери — но счастье это длилось недолго. Не прошло и двух дней после рождения девочки, как Бетти узнала, что её муж, Стэн, сбежал из клиники для душевнобольных в Коллинвуде — и поняла, что им обеим грозит смертельная опасность. Он уже пытался убить её однажды: тогда Бетти только-только узнала, что ждёт ребёнка, и поспешила поделиться своей радостью с мужем — а тот накинулся на неё с топором. Как, почему это произошло? Она не понимала, не могла понять. Его забрали, увезли — а теперь он вырвался на свободу.
Бетти молилась, чтобы Господь уберёг её маленькую дочь — и, словно в ответ на её молитвы, на одной из ещё по-летнему пыльных дорог Ласби произошла авария. Стэн Мэттисон сбил местного священника — и врезался в столб на угнанной машине. Больница. Кома. Шериф приставил к нему охрану, заверил Бетти, что всё будет хорошо, и его вернут в лечебницу, как только он придёт в себя. Бетти кивала, но по щекам её текли слёзы: она чувствовала, что опасность не миновала, и страх душил её холодной рукой.
Он ворвался в их дом ночью: в налитых кровью глазах — ненависть, в руках — топор. Под его ударами дверь разлетается в щепки, и несчастная молодая женщина кричит, зовёт на помощь, прижимая к груди новорождённую дочь. Вдалеке уже воет сирена, когда острое лезвие рассекает горячую, живую плоть, и крик обрывается на полузвуке. Шериф стреляет с порога — и Стэн Мэттисон падает рядом с телом своей убитой жены. Он уже снова занёс топор над головой — но так и не успел его опустить. Его дочь осталась жива.
Так Клэр оказалась в детском приюте всего лишь на третий день своей короткой и несчастной жизни. Она росла тихой, замкнутой, необщительной. Поначалу её жалели, потому что в маленьком городке все знали о том, что случилось с её родителями — но со временем она стала просто одной из нескольких десятков сирот, живших под этой крышей. Наверное, у неё могли быть друзья. Пожалуй, ей даже хотелось бы этого — хотелось быть с кем-то, — но она не знала, как понравиться другим, не умела этого делать. И — оставалась одна, лишь наблюдая за чужой жизнью.
Учёба в школе давалась ей тяжело — во многом, потому, что она никогда не решалась попросить кого-то объяснить то, что было ей непонятно. Она стеснялась, не хотела привлекать к себе внимание — а со стороны выглядела маленьким взъерошенным волчонком, к которому боятся подходить другие дети. Она чувствовала себя чужой — и, когда ей исполнилось четырнадцать, она решила, что с неё хватит.
Клэр искренне верила, что на свободе она наконец-то сможет понять, кто же она такая на самом деле, и чего она хочет — от себя, от других, от жизни. Ей казалось, что всё изменится, как только она вырвется из стен приюта — изменится к лучшему, только так! И что же? Вот она, ещё совсем ребёнок, сбежав из-под опеки взрослых, оказалась одна на улицах огромного Нью-Йорка — города, в котором её никто не ждал, в котором она никому была не нужна. Она не знала жизни и не знала людей — но добровольно бросилась в жернова, которые перемололи её, сломали и выбросили.
В конце 1970 года Клэр покинула Нью-Йорк и поселилась в маленьком городке Уэст-Пойнт на западном берегу Гудзона. Ей больше ничего не хотелось — только чтобы её оставили в покое. Не трогали, не прикасались, не приближались, не говорили с ней. Вынужденное общение с другими людьми стало для неё пыткой — но ей приходилось идти на это, потому что ей была нужна работа, чтобы где-то жить и что-то есть. Она довольствовалась малым и уже ни о чём не мечтала.
Так прошло почти десять лет. Ей было уже двадцать четыре, когда она случайно встретила двух студентов из Нью-Йорка, остановившихся в Уэст-Пойнте на пару недель. Милая молодая пара — Клэр редко видела людей с такими счастливыми лицами. Она и сама не заметила, как позволила им вовлечь себя в разговор — невиданное для неё дело! Они оказались «социалистами» — так они себя называли. Раньше она только слышала про таких по радио, и там говорили какие-то страшные вещи — но эти двое совсем не казались страшными. Они рассказали ей о Советском Союзе — той самой огромной стране за океаном, которую здесь так часто называли «угрозой». Они были там однажды — и то, что они там видели, было совсем не похоже на все здешние рассказы. Они говорили, что там все равны. Говорили, что там все счастливы. Что там у всех есть то, о чём они мечтают.
Теперь у Клэр тоже была мечта — побывать там, увидеть всё это своими глазами! Хотя бы одним глазком, хотя бы немножко! Устроить это оказалось не так просто — но новые знакомые, почти друзья, помогли ей, потому что видели, как страстно она этого хочет. Это заняло много времени — но четыре года спустя, в апреле восемьдесят пятого, Клэр всё-таки поднялась на борт белого самолёта, который унёс её прямо к мечте.
Диверсантка. Она должна была стать диверсанткой. Её научат, как устроить взрыв на атомной электростанции. Она не хотела этого, её это пугало — но ей пришлось принести эту жертву, чтобы приблизиться к мечте. Её — как и остальных — направили в Припять, потому что там, как и в её родном Ласби, была такая станция. Там ей назначат инструктора — офицера из местного отделения КГБ, который научит её всему, что она должна знать.
Порой случается, что всего одно мгновение решает судьбу целого мира: взмах птичьих крыльев пробуждает океан на другом конце света, а встреча двух людей меняет жизни миллионов. Клэр не знала, что сейчас настанет именно такое мгновение: она просто стояла под сенью усыпанных крошечными листочками деревьев — и ждала. Она волновалась, ей было страшно — и оттого она ещё больше походила на сжатую пружину. В каждом движении — напряжённость, а взгляд затравленный, как у раненого зверька.
Хрупкое равновесие мироздания покачнулось — но то, что должно было случиться, случилось.
Его звали Сергей. Невысокий, светлые волосы, синие глаза. Потом он скажет ей, что полюбил её с первого взгляда — всем сердцем, на всю жизнь. Тогда она не знала этого — но впервые чувствовала, что кто-то смотрит на неё так, словно она что-то для него значит. Он улыбался искренне и мягко — и лёд, долгие годы сковывавший её жаждавшее тепла сердце, покрылся россыпью тоненьких трещин.
Много лет назад, ещё в детском приюте, кто-то рассказал ей сказку про плюшевого кролика: Клэр, которую всегда так трудно было довести до слёз, тогда проплакала тайком всю ночь. Ей казалось, что она похожа на этого кролика — только потрёпанной и некрасивой она была не оттого, что её слишком сильно любили, а оттого, что не любили вовсе. А ей хотелось, чтобы её любили — любили так, чтобы она тоже, как этот маленький плюшевый кролик, стала настоящей, почувствовала себя живой! Она стала настоящей в тот вечер в начале мая, когда Сергей принёс ей несколько душистых ветвей сирени. Ей никогда прежде не дарили цветы — и она едва не расплакалась, увидев их. Она чувствовала себя живой.
Любовь и забота, которыми Сергей окружил её, и все те милые глупости, которые он ради неё делал, растопили лёд, и она оттаяла, как оттаивает мёрзлая после долгой зимы земля под лучами весеннего солнца. Она боялась, что им не позволят быть вместе — где это видано, офицер КГБ и американская диверсантка! — но, похоже, Сергея здесь слишком любили, и на это просто закрывали глаза. В этом маленьком городке к ней относились, как к «своей» — и она впервые не чувствовала себя одинокой и чужой. Её приняли. Её полюбили. И она была счастлива.
Теперь ей давалось легко всё то, с чем она так мучилась когда-то в школе: ведь у неё был самый терпеливый и любящий учитель на свете. Он рассказывал ей про «мирный атом» и про взрывную волну, про Бабу-Ягу и Кощея Бессмертного, про цветы, что растут по берегам Припяти, и про птиц, что свили гнёзда на опушке леса. Она любила слушать его рассказы, любила, когда он играл на гитаре и пел. Ему нравился Высоцкий. «Свежий ветер избранных пьянил, с ног сбивал, из мёртвых воскрешал, потому что, если не любил, значит, и не жил, и не дышал…» Она дышала. И жила.
Родители Сергея относились к ней так, словно она была их родной дочерью — потому что видели, как сильно любит её их сын. Так у Клэр появилась семья, и она узнала, каково это — быть с кем-то. Знать, что ты не одна. Что тебя защитят и утешат, если будет нужно. Выслушают и поймут. Не оттолкнут, не бросят, не предадут. Оказывается, людям можно верить.
Лето, полное солнца, тепла и цветов, миновало, унеслось вдаль вместе с белыми кораблями, что летали по реке на подводных крыльях. Прошла и осень, осыпавшись на землю ворохом разноцветных листьев. Зима укутала город в своё мягкое, пушистое покрывало, и он, пригревшись, сонно дремал в ожидании весны. Был канун Нового года, когда Клэр впервые почувствовала острый укол страха потери, вошедшего в её жизнь вместе с человеком, которого она полюбила. Раньше ей нечего было терять — а теперь она могла потерять всё. Она уже чувствовала, что не сможет, не захочет жить без него. Но тогда он ещё был рядом — живой — и говорил, что так будет всегда.
Ему оставалось жить четыре месяца. Ей — семь.
Весна выдалась ранней: было только двадцать пятое апреля, а деревья уже были покрыты большими яркими листьями. Цветущие яблони и вишни роняли на землю нежные бело-розовые лепестки, а жёлтые кабинки-солнышки на новеньком колесе обозрения вот-вот должны были устремиться ввысь, вознестись над городом и рекой, взлететь в самое небо. До открытия оставалась всего неделя — и Клэр не могла дождаться того дня, когда они смогут, наконец, прокатиться на нём и увидеть всю эту красоту.
Казалось, это был самый обычный день: пятница, светит солнце, они гуляют по парку. После полудня Сергей уехал на службу — а Клэр ощутила вдруг, как сердце её тоскливо сжимается в предчувствии какой-то страшной беды. Она терпела почти весь день — но вечером, на закате, всё же приехала к Сергею. Он рассказал ей, что в городе появились диверсанты, которые хотят взорвать станцию: им удалось арестовать их всех, но они каким-то непостижимым образом исчезли из закрытых камер. Он показал ей фотографию: совсем ещё подростки, почти дети. Но они всё равно опасны. Они хотят уничтожить Припять.
Клэр не хотела отпускать его. Он говорил о долге, о клятве и о верности. Говорил, что любит, что вернётся, что никогда не оставит. Она чувствовала себя беспомощной, потому что не знала, как убедить его остаться. Потому что понимала, что он всё равно уйдёт. Она отпустила его руку так, словно только она и удерживала её над пропастью. Тогда Клэр видели его живым в последний раз.
Было уже за полночь, когда она приехала к нему домой. Обломки стола, осколки стекла, красные пятна на паркете — ясно, что была драка, но где же все? Телефон в отделении молчал: никого. Измученная тревогой, Клэр ненадолго задремала — но проснулась от острой боли в груди, когда две пули оборвали жизнь человека, которого она любила и ждала. В два часа позвонила мать Сергея и сказала сквозь слёзы, что его больше нет.
«Погибшие герои». Офицеры, ценой своей жизни спасшие станцию и город. Их было четверо — но больше всех всё равно говорили о Сергее. Он был самым молодым — всего двадцать девять лет! Он ближе всех подобрался к диверсантам. С его смертью всё закончилось. Приехавший из Москвы генерал вручил его родителям Звезду Героя. Здание КГБ утопает в цветах: теперь здесь будет музей. Припять будет жить и помнить об их великой жертве — всегда.
Но Клэр уже была мертва. Она была мертва, когда смотрела, как возносятся в самое небо жёлтые кабинки-солнышки на колесе обозрения: его запустили первого мая, как и собирались, и все спешили подняться наверх и посмотреть на упавшую башню четвёртого энергоблока, по которой стреляли загадочно исчезнувшие диверсанты. Теперь его закроют — говорят, надолго. Клэр было всё равно. Все её надежды разбились комьями земли о крышку гроба человека, которого она любила. В тот день похоронили их обоих. Она больше не жила.
«Ты должна гордиться им. Ты можешь отомстить. Он научил тебя всему, что нужно». Так ей говорили — и Клэр молча кивала, соглашаясь на всё. Они не знали, что он учил её жизни, а не смерти — но теперь это было уже не важно, потому что она хотела умереть. И отомстить — тем, кто отнял у неё всё. Диверсантов так и не поймали — но вину возложили на американскую разведку. В середине мая Клэр вернулась в Ласби и стала готовиться к собственному концу.
Всё должно было случиться седьмого августа, после полуночи. Второй энергоблок атомной электростанции Калверт-Клиффс — ей сделали пропуск, она сможет войти. У неё оставалось ещё несколько часов, и она зашла в бар. Она думала о своих родителях. Когда-то ей сказали, что её отец был англичанином, а предки матери приехали из Португалии. Одна из воспитательниц в приюте была с ними немного знакома и говорила, что Клэр похожа на них: такая же сдержанно-холодная внешне, как отец, но с горячим, как у матери, сердцем. Теперь её сердце совсем остыло.
После полуночи она поехала на станцию: всё уже было готово. Она взяла с собой фотографию, с которой не расставалась все эти три месяца — даже зная, что та выдала бы её с головой. Дорожный знак у въезда в город — «Припять». Маленькое произведение искусства, у которого часто фотографировались в день свадьбы. Сергей улыбается, смотрит на неё. Живой. У них не было свадьбы, но Клэр помнила, как ей казалось тогда, что они провели вместе всю жизнь. Теперь этот год был всего лишь одним кратким мгновением счастья, озарившим её жизнь, в которой было слишком много боли.
Взрыв. Огонь жадно пожирает всё на своём пути. Но это не смерть — только не для неё. Ткань мироздания разорвана, и через эту рану в мир входит Зона — живая, разумная, неодолимая сила, жаждущая поглотить всё и вся. Клэр была в эпицентре взрыва, впуская её в мир — и стала её частью. Запертая в ловушке из осколков собственных воспоминаний, она была обречена провести вечность в замкнутом круге из боли и страданий — своих и всех тех, кто погиб во время взрыва вместе с ней. Зона пришла извне — и нет в человеческом языке слов, что могут описать существование внутри неё.
Но однажды всё изменилось. Клэр не знала, не понимала, что произошло: она просто снова оказалась вдруг в Припяти — но едва смогла узнать её. Город был пуст и мёртв: кажется, люди покинули его уже давно. Она пыталась найти хоть кого-то — но тщетно. Пыталась уйти — но не смогла. Со временем она поняла, что всем здесь правит Зона — и она не отпустит её. Никогда. Это рана в ткани мироздания, точка, в которой сходятся все реальности и все миры. Она существует вне времени — и Клэр не ощущала его течения и не знала, сколько лет или веков она провела в мёртвом городе. Она даже не знала, жива ли она сама. Она не менялась внешне, ей не хотелось есть и пить — но по ночам она всё же забывалась тревожным сном. Всегда — в том самом доме, где жил когда-то человек, ради которого она умерла.
Однажды она увидела его во сне — и с тех пор видела почти каждую ночь. Он выглядел иначе — старше, — но всё равно это был её Серёжа. Он спал, и она садилась на край его постели и смотрела на него с немой мольбой. Ей было больно, одиноко и страшно. Она просила, чтобы он забрал её оттуда. Освободил. Защитил. Спас. Ей казалось, что, если он откроет глаза и взглянет на неё, как тогда, как раньше, она в тот же миг станет настоящей, живой. Но сон рассеивается вместе с бледными лучами света, знаменующими начало одного и того же бесконечного дня вне времени — и она снова становится пленницей мёртвого города.
Но любовь сильнее Зоны. Сильнее времени и смерти.
________________________
▲ MEET ME ON UNIROLE ▼