Если бы доктор Лектер вздумал поделиться, например, с психотерапевтом своими настоящими взглядами на мир, то сказал бы, что мораль давно изжила себя как инструмент измерения уровня развития человека. Мораль, сопереживание, неприятие табуированных черт характера и поступков - всё это работало, лишь когда под ногами человека полыхало близкое и реальное адское пламя. В действительности же это не более чем мимикрия, которую человеческие существа режут, выкраивают и подгоняют под себя так, как им удобно, добавляя к животной маскировке грех лицемерия, который в теологии доктора Лектера стоит гораздо выше Большой Семерки. Иными словами, продолжил бы он, мораль мертва, как престарелая проститутка, напоровшаяся на нож в придорожном мотеле; только запах ее разложения продолжает навязчиво липнуть к слизистой вашего носа. Так что в итоге способно неоспоримо отделить личность от скота, являясь при этом добровольным выбором каждого? О нет, это не имеет ничего общего с вегетарианством или сложными путями книжного самосовершенствования. Манеры - тривиально, но факт. Манеры - это единственный сознательный способ уменьшения уродства... кроме, конечно, его поглощения. В этом способе нет ровным счетом ничего сложного, он не требует глубоких душевных изысканий, но при этом возвращает человеку то достоинство, которого жизнь лишает его каждый день. И если кто-то пренебрегает этим, то что ж. Как говорится, медицина здесь бессильна.

Разумеется, доктор не имеет привычки излагать всю эту парадигму своим пациентам, но агент Грэм не зря считается в своем ведомстве всевидящим. То, что его лечащий врач очень не любит опозданий, он уже увидел просто насквозь.

- С девятнадцати до двадцати часов - ваше время, Уилл. Вы вольны использовать его по своему усмотрению, - крайне нейтрально откликается доктор Лектер, пропуская его в кабинет.

Ужасно, ужасно некрасиво со стороны агента Грэма задерживаться на сеанс к убийце, на которого он пусть даже сейчас и не охотится. Как же он собирается справиться с расследованием?

Ирония практически лишена злобы - Ганнибал просто не может удержаться от удовольствия, которое ему доставляет сам ее факт. Уилл Грэм - хлопотный пациент. Накладный в практическом смысле. Из-за него пришлось отказаться от серии статей по проторенессансу для римской периодики и даже от нескольких многообещающих свиданий - работа с ним требует «внеклассной» подготовки, и это не говоря о том, что теперь ФБР станет звонить к нему домой как к себе в филиал. С другой стороны, после первой официальной встречи, исполненной со стороны агента Грэма защитной враждебности, он на нейтральной территории буквально на пару минут проявил себя очень симпатичным собеседником. Интересным собеседником.

Конечно, рано или поздно с его мозгом неминуемо произойдет несчастье, которому не в силах будет помочь терапия. Какая-то точка должна будет быть поставлена, ничего личного, мангустов нельзя запускать слишком глубоко в дом. Но пока что доктора Лектера более чем вдохновляют их предстоящие беседы. Оба они получат от них драгоценный - каждый в своем роде - опыт. Опыт может быть долгим, если агент Грэм возьмет за правило приходить вовремя.

Жестом Ганнибал предлагает гостю осмотреться и выбрать место себе по вкусу – он вполне спокоен в том, что кушетку тот не выберет. Садиться сам он тоже не спешит – тревожные люди предпочитают сначала обойти его кабинет по кругу, всматриваясь во всё, во что можно всмотреться. Джек Кроуфорд, например, всматривался.

- На этом месте я обычно рассказываю, что не извожу никого тестами и анализом, и мы говорим только о том, о чем хотите говорить вы. Однако сразу должен спросить: у вас слишком не задался день, или проблемы со сном есть на постоянной основе? Потому что выглядите вы так, словно большей пользой на ближайшие сорок пять минут для вас была бы не терапия, а подушка.

Уилл Грэм без прелюдий переходит к принципу quid pro quo. В этом он не исключение из правила: пациенты на сеансах часто чувствуют уязвимость в собственной откровенности, и жаждут принесения аналогичной жертвы собеседником. Им кажется, что так они смогут больше доверять терапевту, но на самом деле ими движет желание услышать, что они не одиноки в своей проблеме, что множество людей проходит через то же самое, что они не «какой-то урод», как об этом выражается, искательно заглядывая в глаза, мистер Распайл. Человеку свойственно воображать себя неповторимой уникальной личностью ровно до тех пор, пока не прижмет. Тогда эгоцентризм без промедления сменяется стремлением слиться с массой, для которой существует единая готовая панацея. Пара записанных рецептов. Доктор Лектер относится к этому с презрением, однако оно лежит вне пределов исполнения его врачебных обязанностей.

- Дело Хоббсов – не из тех, что оканчиваются, не оставив следа на всех причастных. Я был там вместе с вами, и, хотя как хирургу мне доводилось видеть немало крови, я и сейчас могу ощутить, как она стремится покинуть тело молодой девушки через пережатую ножевую рану, которую нанес ей собственный отец, - он говорит об этом просто и откровенно, намеренно не замалчивая деталей. – Однако мой след не идет в сравнение с тем, что остался на вас.

Агент Грэм застрелил на пасторальной кухне, залитой утренним светом, убийцу – в этом и есть причина, по которой его сеансы с психотерапевтом стали обязательными. Со стороны ФБР и Джека Кроуфорда лично это большое послабление и компромисс, поскольку самой близкой альтернативой было продолжение лечения в стационаре, куда Уилла уложили с «клинической депрессией», не успел тот глазом моргнуть. Картину того, как ему «помогли» уколы тамошних мартышек, можно видеть невооруженным глазом (потеря времени – занятно), но Джек Стоик слишком жаден. Просто феноменально жаден. Из гончей необходимо выдавить все охотничьи возможности до капли, и только тогда можно позволить ей упасть замертво.

А из Уилла Грэма можно выдавить еще много.

Убедившись, что собеседнику понадобится еще не одна и не две минуты для того, чтобы заставить себя сесть, доктор Лектер опускается в свое кресло, и, продолжая следить за ним глазами, складывает вместе кончики пальцев.

- Должен сказать, Уилл, что это я настаивал на вашей выписке, поскольку, по моему профессиональному мнению, койка в изоляции – не то, что требуется в такого рода ситуациях. Тяжелая артиллерия в лице вашего начальства меня поддержала, но, как понимаете, по своим причинам. Значит, ваша бессонница спровоцирована кошмарами? Вы держите в них пистолет?

Одеколон Уилла Грэма пахнет так, что на месте Гаррета Джейкоба Хоббса доктор Лектер тоже не смог бы упокоиться с миром: этим только мертвых и поднимай. Под вуалью сшибающего с ног аромата скрываются остальные запахи - леса, псины и сухой рыбьей чешуи, лежавшей рядом с одеждой какое-то время назад. Есть хороший способ не связываться с чисткой при готовке: следует обвалять рыбу в морской бретонской соли и запечь с приправами целиком. Солевая корка застынет и отвалится, и чешуя отойдет вместе с ней. Именно таким образом Ганнибал приготовил, пожалуй, самую вкусную рыбу в своей жизни; он забрал ее у одного мясника, когда тот только поймал ее и выпотрошил. На кукане было насажено несколько еще живых рыбин, но Ганнибал предпочел снять их с проволоки и отпустить одну за другой, а голову мясника поставить в мелкую вазу и украсить цветами. Предварительно он отрезал у него щеки - известно, что они являются лучшими кусками не только у рыбы, но и у многих других существ.

Интересно, использует ли Грэм кукан, когда рыбачит?

Доктор Лектер терпеливо позволяет собеседнику использовать свои защитные механизмы – кривоватые полуусмешки, вопросы в штыки и стремление противопоставить себя ему, столь же явное, как стремление разделить травму. Всё это – пустые трепыхания. Он уже заглянул в бездну, и инстинктивно, хотя отказывается это признавать, хочет вцепиться в человека, который был там же и «остался на плаву» (кажется, в их разговорах будет очень много поэтических образов).

Состояние Уилла действительно интересно. Чувство вины и ответственности, рефлексия на тему грани, переступив которую, ты становишься на одну ступень с врагами США и человеческих ценностей – это учебник. Его гипертрофированная способность к перцепции – вот что делает опыт уникальным.

- А что думаете об этом вы сами? – невозмутимо переспрашивает Ганнибал, улыбнувшись одними глазами. – Это может повториться?

Он позволяет себе иронию. Газеты при возвращении агента Грэма к работе не замедлили окрестить его «вышедшим из ментального учреждения стрелком» и с нетерпением ждали его новых убийств, что наверняка его бесило. И впрямь – вульгарно и нелепо.

- Вы были единственным и последним, кто понимал Гаррета Хоббса. Можно сказать, косвенным образом, убив его, вы заняли его место. Именно это пугает вас, когда во сне он просит вас посмотреть? Вам кажется, он хочет, чтобы вы продолжали смотреть его глазами?

А Джек Стоик-то прав: из этого еще выжимать-неперевыжимать!

- Вот как, - доктор Лектер задумчиво поднимает указательный палец к губам. - Незаконченное дело?

Вопреки распространенному мнению, мертвецы очень разговорчивы. Если вам хочется сказать что-либо за них, приготовьтесь к тщательной сервировке, и, возможно, соус лучше приготовить заранее. Гаррет Джейкоб Хоббс – молчаливое исключение. Он мог бы являться Грэму в кошмарах как проекция чувства вины за отнятую жизнь – но не является. Он даже не приходит нудить о своей безвременно поврежденной дочери. Как внезапно открывает для себя пронзенный озарением Уилл, мучающая его соматическая нагрузка есть не что иное, как продолжающее работать охотничье чутье. Подсознание придает ему форму Миннесотского Сорокопута, но сигналы шлет вовсе не мертвец, а разум, которому отчаянно не хватает потерянной части головоломки. Это свойство человеческого разума Ганнибалу всегда нравилось.

- Знаете, большинство психиатров сказало бы, что подобные мысли – это нежелание принять свершившийся факт и смириться с ним, а также попытка найти объяснение той бессмысленно-кровавой жестокости, объяснить которую невозможно.

Проходит полсекунды – доктор Лектер решает, присоединиться ли к большинству коллег – или к поискам самого себя. Своих коллег он уважает не больше, чем Уилл, да и в целом второй вариант предпочтительнее со всех сторон.

- Но мне это не кажется такой уж теорией заговора. Хоббс был бомбой замедленного действия и жил под постоянным давлением уходящего времени. При всем педантизме ключевую роль в его ритуале играло отчаяние. И это отчаяние прорвалось в самый ключевой момент.

Возникни на дороге, например, пробка, и Хоббс ко времени их приезда успел бы помимо жены убить и Эбигейл, и себя. Он, разумеется, думал в предрассветные часы о том, что в конечном счете «примет» и «почтит» дочь, но при этом он был поэтическим невротиком, а поэтические невротики чаще всего оканчивают бытие по учебнику и по Шекспиру. Разве что, будь триггер бытовым, а не в виде ФБР, он съел бы ее сердце, прежде чем застрелиться. Словом, можно сказать, что в том виде, в каком она произошла, история Сорокопута произвела наибольший эффект и оставила наибольший след. Не за что, мистер Хоббс, это, в общем-то, было не для вас. Вы были слишком узконаправлены, и вряд ли смогли бы оценить начало путешествия агента Грэма.

- И все же я не советую возлагать все надежды на восстановление нормального сна на разрешение этой загадки, - Ганнибал тоже слегка наклоняется вперед. – Это рабочая тема, лишь косвенно соприкасающаяся с тем, что произошло в том доме, а вы не социопат, которого волнует лишь пробел в отчете. Впрочем, не буду сбивать вас с мысли, - Уилл уже пребывает в своем трансе, и он делает приглашающий жест рукой. – Может быть, моя поддержка устроит вас больше? Так кого именно вы ищете?

Защитный блок ослабевает, и кисти агента Грэма дают временную передышку кожаной обивке. Все дело в том, что у людей с сильно выраженным доминированием правого полушария зачастую развита мнительность, а Уилл не только мнителен – он еще и обладает чувствительным к неискренности слухом. Скажите такому человеку, что с ним все будет хорошо – и он запишет вас в гомеопаты, способные только на благостные обещания за неимением крупицы понимания, либо, еще хуже, желания связываться с озвучиванием правды. А начните с того, что сочувствуете ему по-человечески, а не как врач – и он вовсе захлопнется устрицей, обвинив вас в нарушении ваших собственных правил ради того, чтобы подстроиться.

Зато горькая пилюля для него – маркер честности, после которого протянутая рука и согласие с теорией уже не выглядят дешевой уловкой.

Из глубины своего кресла доктор Лектер наблюдает за агентом ФБР, закрывшим глаза в двух с половиной метрах от него, с искрой удовольствия. Второе направление его мысли – святой Франциск. Кровоточащие стигматы в духовном смысле возносили его едва не к ангельскому престолу, однако чем больше он приближался к Богу, тем сильнее ощущал присутствие рвущих его душу демонов. Святой отец считал это искушением и испытанием – а вот будь он чуть менее подвержен сладостной истерии и получению сексуального удовлетворения от визуализации себя на месте Распятого, и он мог бы и задуматься о том, почему в райских кущах такая плотность демонического населения. И ведь не то чтобы Франциск в слепоте молитвы перепутал направления и свернул не туда. Нет-нет, он-то шел как раз по адресу.

Сходство между Уиллом Грэмом и святым Франциском состоит в том, что они оба продираются сквозь неприглядные препятствия к не менее неприглядной истине. А различие – в том, что Уилл, по крайней мере, знает или подозревает, что истина окажется таковой. Этим он вызывает у Ганнибала симпатию, и, хотя в подобной экспозиции нельзя не отметить то, как легко было бы сейчас вогнать ему в горло перьевую ручку Waterman Carene, доктор Лектер думает, что охотно пообщался бы с ним в менее формальной обстановке.

Дело Хоббса и впрямь закроют. Бюро слишком нужен триумф, чтобы осложнять всё присутствием какого-то призрака.

- Один мой пациент, математик-теоретик, не спал пять суток подряд, потому что ему не удавалось свести уравнение. Затем мозг под воздействием депривации сна подкинул ему гораздо более масштабную задачу, и он специально не стал пытаться дорабатывать первое уравнение, чтобы в будущем иметь рычаг для озарений. Как ни странно, для него это оказалось действенным способом.

Ганнибал улыбается и опускает ладони на подлокотники.

- Что касается целей Голоса… контроль? – предполагает он. – Сложно представить, чтобы здесь был какой-либо план – скорее, желание воздействия ради воздействия. Если судить по этому, то у него нет причин для недовольства. А вы как считаете?

Надо признать, Уилл Грэм хорош. Его ассоциативное мышление, по Сеченову являющееся непрерывным рядом соприкосновений конца предыдущего рефлекса с началом следующего, опережает его самого настолько, что он проявляет мимические признаки удивления своей же сентенцией, и это делает его похожим на некий чрезмерно высокопроизводительный механизм в устаревшей оболочке. Лошадиные дозы нейротропов не только не смогли проморозить глубины его подсознания, но и не справились с генерацией кратковременных психических связей. Их медицинское влияние на выходе можно сравнить с ударом пыльным мешком по голове: все, что они сделали – это рассинхронизировали работу его организма.

Сам того не подозревая, Уилл практически прыгает в дамки, ставя своего психотерапевта в весьма пикантное положение: словно бы бросок оглушенной дезориентированной кобры заставляет стоящую под идеально прямыми углами мебель зашататься и сойти с оси. Однако, к счастью для их зарождающегося сотрудничества, это не настоящая угроза разоблачения, а лишь еще один всплеск тревожности, сменивший наладившийся было контакт.

 - Вы здесь потому, что ФБР в лице Джека Кроуфорда убедительно попросило меня стать ответственным за вашу терапию, - если в напоминании доктора Лектера и есть укоризна, то только самая легкая, взгляд и вовсе ее лишен. – И если вы подведете расследование, то, как говорится в определенных кругах, я пойду ко дну вместе с вами. Сейчас вы в достаточно рельефной форме выразили страх оказаться в роли подопытной крысы, и он вполне естественен, учитывая ваше отношение к мозгоправам в целом. Более того, в последнее время вы не чувствуете контроля над своей жизнью. Цели любого "специалиста", в чьи обязанности входит наблюдение за ней, априори видятся вам враждебными. Что ж, давайте расставим точки по этому вопросу. Да, я специалист, и я не намерен следить, чтобы мы не оставались в комнате вдвоем, к чему прибегает доктор Блум, чтобы случайно не начать вас анализировать. Я буду вас анализировать, даже если вы "не понравитесь мне проанализированным". Однако учитывайте и тот фактор, что у меня есть личная вовлеченность в деле. Я чувствую ответственность за судьбу Эбигейл Хоббс с тех пор, как она лежала с перерезанным горлом между своими родителями, и, полагаю, это нас объединяет.

Ганнибал не лжет: фигура Эбигейл Хоббс, первой и последней вожделенной жертвы собственного отца, определенным образом ему небезразлична. Этому есть своя, спрятанная глубоко в недрах Дворца Памяти причина, от которой на поверхность его сознания доходит только бледное эхо, которое можно назвать скорее рябью по воде, нежели оформленной сентиментальностью. Эта рябь делает ее силуэт в его восприятии чуть менее овеществленным, чем все остальные силуэты, состоящие в основном из пустого кривляния и ливера. 

Ну а для агента Грэма она и вовсе ребенок, чьего отца (и чьего убийцу) он застрелил. Если Уиллу так нужна общая точка при одновременном отсутствии эмоциональной связи, то лучшей не найти.

- Словом, - подытоживает доктор, кончиками пальцев сдвинув на столике чистый ежедневник и слегка улыбнувшись, - параллель между ведением записей ради публикования статей после вашей смерти и неизвестной угрозой - интересна, но нам будет куда удобнее проводить сеансы без нее.